Pодился 26 июня 1963 года в Ташкенте (Узбекистан). Отец – Рузиматов Садилло Шакирович (1941 г. рожд.), педагог теоретических музыкальных дисциплин. Мать – Рузиматова Майя Амоновна (1943 г. рожд.), педагог по вокалу. Супруга – Кутепова Виктория Викторовна, артистка балета, танцует в Мариинском театре. Дети: Станислав, Далер.
Родители Фаруха жили искусством, но об артистической карьере сына и не помышляли. Его судьбой распорядился Его величество Случай. В очередной раз в Душанбе приехал педагог из знаменитого Ленинградского хореографического училища, чтобы отобрать самых способных детей для обучения танцу. Фарух только что вернулся из пионерского лагеря, заняться было нечем, вот и увязался с кем-то из приятелей на объявленный просмотр. Худенький, тянувшийся ввысь мальчишка тем, кто отбирал, приглянулся. Помимо всего привлек диковатый блеск его глаз – предвестье сценического темперамента. Так Фарух неожиданно для самого себя и родителей стал воспитанником прославленной Вагановской балетной школы.
В Ленинграде мальчик впервые увидел балетный спектакль. Шел «Дон Кихот», и Фарух с другими сверстниками был занят в поварятах. Спектакль ошеломил праздничностью действия, надолго стал одним из любимых.
В классе, куда попал Фарух, классический танец преподавали опытные педагоги: сначала – В.И. Иванов, последние 4 года – Г.Н. Селюцкий. Их уроки он ждал с нетерпением. Нравилось также заниматься французским языком, увлекала литература. А вот к физике, математике, химии сердце не лежало. Приходилось воспитывать волю и свои антипатии пересиливать.
Танец обступал в училище со всех сторон. Классика – как ежедневная молитва. Год от году тело расправлялось, становилось послушнее. Тут все подчинялось строгой классической форме. А вот на уроках характерного танца эмоции можно было не сдерживать, педагог Т.В. Балтачеев это даже поощрял. На занятиях дуэтным танцем у И.И. Серебренникова приходилось нелегко: здесь нужны были и ловкость, и физическая сила. А сил-то растущему юному организму как раз и не хватало.
Тем не менее на выпускном спектакле в 1981 году Фаруху доверили исполнить сложнейшее па-де-де из полюбившегося «Дон Кихота». Партнершей была Татьяна Кутина. Выбор означал, что в тоненьком, не оформившемся еще окончательно юноше видят в будущем виртуозного классического танцовщика. И действительно, выпускник заинтриговал: его танец завораживал искренней увлеченностью, подкупал внутренним горением.
Рузиматова приняли в труппу Мариинского театра и сразу стали поручать сольные партии, сначала небольшие. И вот – снова встреча с «Дон Кихотом» (1985): это был первый большой спектакль, в котором Фарух исполнил ведущую роль. Очень помогла работа с выдающимся мастером Б.Я. Брегвадзе. Тот заботился и об отделке танца, и о естественности сценической жизни. Партнершами были уже сложившиеся балерины С.В. Ефремова, В.М. Ганибалова. Событием стало выступление с прима-балериной Г.Т. Комлевой, великолепной Китри, в свое время вводившей в этот спектакль М.Н. Барышникова. С тех пор Фарух с «Дон Кихотом» не расставался. Ведь тут есть возможность оттачивать виртуозность, искать новые эффекты в танце, в полной мере упиваться жанровыми красками.
Прогнозы подтвердились: Рузиматов со временем превратился в крупного классического танцовщика, самобытного, непохожего на других. Артиста особенно привлекают те роли, в которых присутствует драматизм. Его Альберт в «Жизели» искренен и порывист, он в отчаянии от непредвиденного трагического поворота событий. А Солор в «Баядерке» то статуарно декоративен, то импульсивен и горяч. Артист исполняет практически все ведущие партии в академическом репертуаре: Зигфрид в «Лебедином озере», Дезире в «Спящей красавице», Абдерахман в «Раймонде» (версия Ю.Н. Григоровича), Солист в Гран-па из «Пахиты», Юноша в «Шопениане» и многие другие. Везде эмоциональный тонус его сценической жизни необычайно высок, и там, где позволяет хореография, артист склонен к аффектации и намеренно декоративен.
Его внешность к тому располагает. Высокий, суховато-стройный, с пронзительным взглядом темных глаз, разметанной копной длинных черных как смоль волос, он сразу бросается в глаза своей восточной экзотичностью. Абрис лица графичен. И в пластике Рузиматов склонен к острым позировкам, четкости танцевального рисунка. Особенно эффектны эти приемы в современной пластике.
Сколько современной хореографии Рузиматов перетанцевал! Это и созданное в родном театре в предыдущие годы, и сочинения крупнейших западных хореографов, таких как Дж. Баланчин, М. Бежар, Р. Пети. Для него ставили специально отечественные хореографы. И все же голод по современному танцу толкнул его на неожиданный и рискованный шаг. Фарух отправился в США – заключил контракт с Американским театром балета в Нью-Йорке (1990–1991).
Тут Рузиматова постигло самое жестокое, по-видимому, разочарование в его жизни. Выяснилось, что танцевать приходилось все то же, что и дома: «Жизель», «Баядерку», «Дон Кихот». Был, правда, один новый для него спектакль – «Ромео и Джульетта» К. Макмиллана, но сочинение известного хореографа оказалось, но мнению артиста, ему не близко.
Печальный опыт тем не менее кое-что дал. Вблизи притягательность американского балета сильно поувяла: там нет единой школы, единых представлений о стиле исполнения. И неслучайно – ведь американский балет слишком молод, не накопил еще таких традиций, как русский. Потянуло домой. То, что оставалось в Петербурге, теперь в глазах Фаруха обрело свою истинную цену.
Здесь его ждали и приняли назад. К тому времени на сцене Мариинского театра все чаще появлялись работы западных мастеров. Рузиматов охотно участвовал в любом эксперименте. И сам проявлял инициативу. Устраивал творческие вечера, приглашал ставить хореографов опытных и начинающих. На сцене Театра оперы и балета Петербургской консерватории исполнил партию Мавра в «Паване мавра» – гениальном создании X. Лимона. Снимался в телефильмах «Гран-па в белую ночь», «Белые ночи». Были и такие, что целиком посвящались его творчеству: «Если звезды зажигают», «Все прекрасно». Не отказывался даже от участия в драматических спектаклях: «Идиот» (2001), «Повенчанный Богом» (2002) о В. Нижинском, «Ты, Моцарт, бог!» (2003). Они замышлялись в расчете на его индивидуальность.
Не все одинаково удавалось, тем не менее опыт прибывал. Теперь Рузиматов считает, что драматический театр – это не его дело. Лучше сосредоточиться на том, что является смыслом всей жизни, – на танце. Тут тоже простор для широкой деятельности. В настоящее время Рузиматов готовит премьеру балета «Распутин» на сцене театра консерватории. Личность этого мрачного героя российской истории привлекает артиста мощью и противоречивостью. Славит спектакль хореограф Г.А. Ковтун.
И хотя классика по-прежнему остается
в жизни Рузиматова жанром главным и желанным, он мечтает попробовать себя в самых разных пластах танцевальной культуры от модерна до джаза.
График жизни артиста очень напряженный. Рузиматов – желанный гастролер за рубежом и охотно там появляется. Иногда с родным театром, иногда создает собственные небольшие коллективы. В Японии он – давний кумир публики, каждого его приезда там ждут как большой праздник.
Из западных хореографов Фарух Рузиматов особенно высоко ценит раннего И. Килиана. Артист сокрушается, что такие титаны, как М. Бежар, все дальше уходят от спектаклей танцевальных, предпочитая им вновь изобретаемые синтетические формы, где танец тесним чем-то другим. Рузиматов обеспокоен неоправданными, на его взгляд, экспериментами над классическим наследием в Мариинском театре. И не боится выглядеть консервативным в этом вопросе: шедевры прошлого – это такое духовное богатство, которое необходимо сохранить для будущего.
Большую часть творческой жизни Рузиматов репетировал с Г.Н. Селюцким. Сейчас работает с разными людьми – это зависит от репертуара.
Ф.С. Рузиматов – народный артист России (2000), лауреат Международных конкурсов балета в Варне (1983) и Париже (1984), лауреат Высшей театральной премии Санкт-Петербурга «Золотой софит» (1995).
У Рузиматова одно увлечение – танец. Ни на что другое ни сил, ни времени не остается.
Живет и работает в Санкт-Петербурге.
Фарух РУЗИМАТОВ:
Для меня Москва стала Вавилоном, не хочу здесь танцевать
…Фарух Рузиматов с улыбкой говорит, что танцевал едва ли не всех балетных принцев и королей. Американская пресса назвала Рузиматова «золотым танцовщиком века», англичане присвоили ему титул «Танцующий леопард». Одна из новых работ мастера – Григорий Распутин в одноименном балете петербургского хореографа Георгия Ковтуна. Теперь Рузиматов сотрудничает с отмечающим 60-летие хореографом Борисом Эйфманом.
К сожалению, московская публика практически лишена возможности увидеть «царственного, терпкого и тревожного в каждом, даже самом сложном, своем движении». Не балует Рузиматов и журналистов – он практически не дает интервью. Нашему корреспонденту удалось побеседовать с Фарухом на ежегодном фестивале балета в Финляндии сразу после спектакля «Распутин», имевшего там оглушительный успех.
– У вашего танца словно бы нет возраста, вы демонстрируете блистательную технику, одинаково виртуозно танцуете и классические, и современные постановки. Меж тем говорят, что век танцора недолог, как у бабочки.
– Конечно, с одной стороны, век танцовщика короток, но, с другой… Я думаю, что все зависит от человека, от его отношения к профессии, желания танцевать – от его любви к этой профессии. Пока человек стремится духовно развиваться, не останавливается на достигнутом, не появляется так называемый звездный статус, пока человек чувствует себя внутри учеником, он будет расти. Когда человек останавливается, ему становится неинтересно – он начинает стареть. Все останавливается.
– То есть вы полагаете, что именно в этом причина трагедий многих прославленных в свое время танцоров, которые сошли со сцены, например, в 35 лет?
– Часто бывает, что люди получают травму. Одно дело получить травму в 20 лет, когда еще есть время восстановиться, другое дело – лет в 35–40, это уже намного сложнее. Кстати, вы мне польстили, сказав, что технически я могу все. Конечно, могу, но мне это дается намного сложнее, чем, скажем 15–20 лет назад. Но, так скажем, осмысление того, что ты делаешь, становится, конечно, более глубоким. В случае, если ты работаешь над этим.
– А вас травмы удачно миновали?
– Нет, травмы были, но я не люблю об этом говорить.
– Помимо техники, всегда отмечалось еще и ваше драматическое дарование, которое, как утверждают критики, вы сумели реализовать в полной мере лишь сейчас, исполнив партию Григория Распутина. Что значит для вас эта работа?
– Во-первых, этот балет был поставлен специально на меня. Это очень важно для любого артиста. Это совсем другое чувство. На мой взгляд, у нас получился удачный тандем с хореографом Георгием Ковтуном. Ну и сама личность Распутина настолько грандиозная, мистическая, овеянная легендами. Она дает колоссальную пищу для артиста. Личность мощная, харизматическая и вместе с тем противоречивая. Распутин – персонаж не одной краски, он многолик.
– Когда вы готовили эту партию, наверное, пришлось изучить много материалов, окунуться в историю?
– Я прочел, конечно, какие-то книги, но в принципе для меня это было не столь важно. Я делал все скорее интуитивно. У меня искренний интерес к Распутину, я чувствую его бешеную энергию. И отношение к нему пропускаю через себя, воплощая свои эмоции на сцене. Я не играю Распутина, я выражаю свои собственные чувства через этого человека. Получается такая смесь меня и персонажа. Вообще я себя не отношу к тому типу людей, которые досконально все изучают и пытаются на основе этого как-то выстроить роль. Наверное, это помогает. Но я всегда иду по другому пути, более полагаясь на интуицию, хореографию, свое тело…
– Но у вас все равно, наверное, есть свое представление об этом человеке?
– Безусловно. Но дело в том, что ни о ком, кажется (кроме, пожалуй, Наполеона), не написано столько. При этом очень мало исторических фактов, очень много легенд, противоречий, очень много «желтизны». На мой взгляд, Распутина, особенно на Западе, представляют весьма однобоко: распутник и пьяница, непонятно как проникший в царскую семью и сумевший на нее воздействовать. Этот вариант я сразу отмел. Я полагаю, что это была все-таки очень духовная личность. Он прошел много монастырей, долго путешествовал. То есть он очень много пережил, напитался, так сказать, духовной энергией, и ему было что дать. Конечно же, при этом он был сильным, ловким человеком, который на самом деле мог смещать чиновников, кому-то помогать, и небескорыстно. Хотя на самом деле очень мало из того, что Распутин пытался сделать, например в политике, действительно удавалось. Но что касается его воздействия на царскую семью – там были совершенно другие отношения. Именно духовные отношения.
– Создается впечатление, что у вас с этой личностью установилась некая мистическая связь.
– Думаю, что да. Безусловно, я чувствую на себе влияние мистической личности.
– Ощущений жутких не вызывает?
– Нет. Ощущения как раз обратные – черпаешь силы. Это дико тяжелый спектакль – физически, эмоционально. Но вместе с тем он дает определенную энергетику.
– «Распутин» имеет огромный успех за границей. Но премьеру в Москве танцевали не вы. В Москве, насколько мне известно, вы вообще практически отказываетесь выступать.
– Да.
– Вы не могли бы объяснить почему?
– Ах… Не знаю почему. Не то чтобы у меня предубеждение против Москвы. Находиться там, просто репетировать, заниматься я могу. Но вот почему-то танцевать на московской сцене… Для меня Москва сейчас стала неким Вавилоном, где все измеряется деньгами, связями, какими-то пустышками. Мне просто не хочется в этот котел входить. Хочется, чтобы была какая-то чистая территория, когда все происходит на другом уровне – человек просто занимается творчеством. Ну не продается, что ли. Что-то типа этого. Поэтому не хочу я танцевать в Москве. Хотя Распутина я бы станцевал. Но для этого нужна хорошая поддержка. Должен быть хороший театр, должны быть задействованы хорошие профессионалы. Этого требует сама хореография балета. Здесь очень мощная тема, ее надо поддерживать, в том числе энергетически. Вообще собрать спектакль было очень трудно. У него довольно сложная судьба. В частности, здесь, на фестивале, мы имеем возможность показать вариант, в котором участвует прекрасный хор – всемирно известный Большой казачий хор под управлением Петра Худякова, созданный в эмиграции Г. Жаровым еще в начале прошлого века. Превосходные голоса, профессионалы оперной сцены из разных стран. С ними прекрасно работается. Конечно, их участие, звучание живых голосов облегчает и мою задачу. Дело в том, что я в этой партии трачу дикое количество энергии, просто катастрофическое. Энергию, которая пойдет в зал, должны создавать вокруг солистов все. А часто именно это рассеивается. Я вовсе не осуждаю и не жалуюсь. Просто молодежь сейчас порой не осознает отношения к делу. Но то, что они молоды, – не повод. Знаете, я был в 20 лет фанатиком, я не вылезал из зала 24 часа. Безусловно, можно погулять, это все понятно. Но когда приходишь в зал, ты должен работать, тотально отдаться. Нет – ну тогда поменяй профессию.
– Возможно, проблема в том, что сейчас происходит что-то вообще с русским балетом. Идет смена поколений, возможно, многое утрачивается?
– Во-первых, сейчас у нас практически нет балетмейстеров, на мой взгляд. Есть балетмейстеры, которые способны сделать, скажем, хороший номер, может быть, одноактный балет. Но таких масштабных балетмейстеров нет, вымерли как динозавры. А что касается смены поколений, наверное, многое определяется веянием времени, технологическим прогрессом – все настолько быстро. Конечно, это отражается на сознании. Но мне кажется, если человек любит танец, то, что бы ни происходило, отношение к этому все равно не должно меняться.
– Являются ли в какой-то степени изменения, происходящие в балете, следствием того, что он и, главное, уникальная российская балетная школа в последние годы практически лишены государственной поддержки?
– Естественно. Российский балет всегда был под опекой государства: и до революции это было элитарное искусство, и в Советском Союзе его холили и любили. Очевидно, что поддержка необходима. Сейчас этого нет. И конечно же, молодежь не может получить столько, сколько получали танцовщики в школах раньше.
– Я знаю, что вы работаете по контрактам за границей. Изменилось ли что-то за последние годы в восприятии нашего балета, востребован ли он в мире по-прежнему?
Через образ Распутина Рузиматов выражает собственные эмоции
– Вы знаете, я не так уж много работаю по контрактам за рубежом. Постоянно – только в Японии. Ну и в течение сезона у меня бывают за рубежом какие-то гала-концерты, которые я, честно говоря, ненавижу. Но вопрос очень хороший. Я отвечу так. Как известно, во времена «железного занавеса» в России было, собственно, два театра – Большой и Кировский (Мариинский). Конечно, были хорошие театры, труппы в других городах, но за границу выезжали именно эти два. При этом заграничных гастролей было не так уж много, главным образом работали на основной сцене, где существовали определенные традиции, благодаря которым и рос театр. Когда я пришел в Кировский театр, во времена Виноградова, театр был на очень высоком уровне – было очень много прекрасных балерин, хорошие танцовщики. Когда Кировский выезжал за рубеж – это было событие. Потом все изменилось, открылось, появились какие-то антрепризные труппы, и миф русского балета постепенно и естественно начал рассеиваться. Часто труппы с чрезвычайно громкими названиями показывают нечто ниже среднего уровня. Это, на мой взгляд, очень дискредитирует российский балет в целом. Я понимаю, что всем надо зарабатывать, но появляются очень большие проблемы. И для прославленных трупп, и вообще для балета.
– Другими словами, вы считаете, что все появившиеся за последние десятилетия маленькие самостоятельные труппы, которые со своими продюсерами организовывают себе жизнь, это всегда плохо?
– Почему? Нет, конечно. Во-первых, есть прекрасный театр Бориса Эйфмана. Сейчас у нас можно назвать несколько очень хороших коллективов. Есть удачные примеры, конечно.
– А Большой и Мариинка? Есть ли там какие-то серьезные изменения и проблемы?
– О Большом театре я не могу судить, потому что я их давно не видел. Единственное, что могу сказать, – у них очень крепкий состав, много хороших танцоров и балерин. Что касается Кировского, у нас произошла смена поколений, сейчас в основном танцуют 18–20-летние люди. Из прославленных звезд осталась, наверное, только Лопаткина. Захарова ушла в Москву, Вишнева много гастролирует в разных театрах. Но феномен нашего театра в том, что, если человек начинает куда-то выезжать, работает месяц там, месяц здесь – это сразу накладывает отпечаток. В Кировском есть определенная аура, стиль. Поэтому, когда человек возвращается, смотришь – что-то не то… Что-то человек безусловно набирает, но есть определенная опасность. Вообще если хочешь дольше продержаться, надо классику все-таки дольше танцевать. А сейчас люди как-то очень быстро прекращают танцевать классику, и поэтому, наверное, очень часто век короткий.
– Кого из танцующих сейчас звезд вы считаете наиболее интересными?
– Конечно, у меня есть свои приоритеты, но я не люблю публично говорить о коллегах. Я могу сказать только, что настоящих артистов балета – не просто танцовщиков, но артистов вообще – очень мало.
– Тогда поставим вопрос по-другому. У вас есть свои кумиры или, возможно, были?
– Когда я начинал, на меня произвел сильнейшее впечатление Антонио Гадас, танцор фламенко, который приезжал в Питер в начале 80-х. Это впечатление на всю жизнь. Еще молодой Фернандо Бохонес. Безусловно, Нуриев, естественно Барышников. На мой взгляд, это АРТИСТЫ балета. И сейчас эта ниша свободна.
– Вы увлекаетесь «фламенко», и, насколько мне известно, уже успешно работали в этом жанре. Собираетесь продолжить?
–Очень своевременный вопрос. В конце марта в Питере состоится премьера программы, где я буду вместе с профессиональными танцорами исполнять «фламенко» под музыку «Болеро» Равеля.
– На ваш взгляд, в целом в России во многих отношениях не стало тяжелее жить? Как вы вообще воспринимаете то, что происходит вокруг?
– Все зависит от того, как человек воспринимает мир. Есть такая притча. Человек приходит в город, останавливается у ворот и говорит:
«Я пришел из города, где все сплошные жулики, обманщики и воры. А как в вашем городе?» Ему отвечают: «Знаешь, у нас тоже жулики, воры и мошенники».
Через некоторое время приходит другой человек и спрашивает:
«Как здесь, в вашем городе?»
«А как было в том городе, откуда ты пришел?»
«Там прекрасный город, великолепные люди, добрые и внимательные».
«Ты знаешь, у нас то же самое – внимательные, добрые люди».
То есть все зависит от твоего внутреннего состояния, где бы ты ни оказался.
– Вы не хотите попробовать себя в других жанрах? В свое время Вера Глаголева сняла вас в своем режиссерском дебюте. Замечательный был фильм, и вы там были очень хороши.
– Это эпизод, где меня из-за рояля не видно? (Смеется.) Если серьезно, недавно я попробовал себя даже в таком классико-драматическом спектакле. Мой приятель Виктор Терели, прекрасный артист и драматург, предложил мне сыграть в спектакле по «Моцарту и Сальери» Пушкина. Почему-то он выбрал меня на роль Моцарта. В общем, мы сыграли, и вполне успешно. Но я понял, что не созрел пока для текста. Хотя Виктор убеждал меня, что я могу, все хорошо. Но танцевать мне пока интереснее.
Беседовала Марина КОЛЕСНИКОВА
ДОСЬЕ
Фарух РУЗИМАТОВ
Звезда мирового балета. Премьер Мариинского театра.
Заслуженный артист России (1995).
Народный артист России (2000).
Лауреат Международного конкурса артистов балета (Варна, 1983).
Обладатель специального диплома Парижской академии танца, награды Французского фонда танца. Лауреат премий «Балтика» (1998), «Золотая маска» и «Золотой софит», Международной премии Бенуа. Кавалер ордена «За духовное возрождение России».
В репертуаре: «Сильфида» (Джеймс); «Жизель» (Альберт); «Баядерка» (Солор); «Корсар» (Али); «Спящая красавица» (Принц Дезире); Grand Pas classique Обера; «Щелкунчик» (Принц); Grand pas из балета «Пахита»; «Лебединое озеро» (Зигфрид); «Дон Кихот» (Базиль); «Раймонда» (Абдерахман); балеты М. Фокина «Шопениана», «Шахерезада» (Золотой Раб), «Видение розы»; «Легенда о любви» (Ферхад); балет О. Виноградова «Витязь в тигровой шкуре» (Тариель); балеты Дж. Баланчина «Тема с вариациями», «Аполлон», «Блудный сын» (Блудный сын); балеты Р. Пети «Кармен» (Хозе), «Юноша и смерть».
Испанский хореограф Хосе Антонио поставил балет «Гойя-дивертисмент» специально для Фаруха Рузиматова.
|
