Д. Лешков "Партер и карцер". Отрывки.
Случаи из театральной жизни:
"...Строго говоря, балетная семья с ее нравственными устоями и
внутренним бытом мало чем отличается от быта оперной труппы или драматической.
Та же адская погоня и зависть к лишнему хлопку, то же соревнование и
смертельная ненависть к счастливой сопернице, будь то большой успех ее на сцене
или новый богатый поклонник. Лишь образовательный уровень в балете несколько
ниже, чем в драме, и потому все эти страсти выражаются в более наивной и
грубоватой форме. Здесь нет драматического, с отравленным кончиком, тонкого
стилета, но зато пол авансцены часто оказывался натертым теплым вареным
картофелем. (Падение неизбежно.) Зато здесь на одной из репетиций «Талисмана»,
где мужчины заканчивают воинственный танец, втыкая свои копья остриями в пол,
один артист «нечаянно» воткнул свое копье не в пол, а в ступню Елены Корнальбы,
проткнув ее насквозь. Было целое следствие, сохранившееся в архиве, но «злого
умысла» доказать не удалось, а бедная Корнальба вместо дебюта пролежала месяц в
кровати...
А нравы здесь были вот какие: 30 апреля 1906 года одновременно были
произведены в балерины А. П. Павлова и В. А. Трефилова, но обе они были в
разном роде. Павлова была подлинная трагическая актриса, которая своей мимикой
достигала потрясающего драматизма. Она была высокая, тонкая, худенькая
брюнетка, была прекрасной классической танцовщицей и обладала редкой элевацией
(воздушностью). Когда она делала прыжок, то казалось, что это нечто неземное,
как это старые театралы видели 70 лет тому назад у М.Тальони. Павлова была
очень низкого происхождения. Отец ее был городовым, позже писцом в полиции, а
мать прачкой. (Злые языки говорили, что это подлинная дочь фараона.) Но девочка
выросла с незаурядным природным умом и была самолюбивой артисткой, прекрасно
понимая свой талант. Лучшие ее роли были, где сильная драматическая игра или
бесплотный дух. Это были «Жизель», «Наяда и рыбак», «Баядерка», «Дочь фараона»,
«Пахита» и «Армида», а позже неповторимая Вереника в «Египетских ночах».
В.А.Трефилова была полной противоположностью. Вся terre-а-terre, живая,
бойкая, миловидная, необыкновенно изящная, прекрасная партерная классичка, но
без тени мимики. Она была прелестна в «Коппелии», «Тщетной предосторожности»,
«Грациэлле», «Спящей красавице» и особенно в прелестном балетике Байера с
костюмами Бакста «Фея кукол». Казалось бы, им нечего делить; даже поклонники у
каждой были свои, и весьма солидные. Однако вражда между ними была свирепая. Я
бывал у обеих и прямо изумлялся тому яду, который они изливали друг на друга.
Хотя успех они имели почти одинаковый и каждая имела свой огромный круг публики
и ярых, преданных поклонников. Но партии «павловистов» и «трефилитиков» также
воевали между собой чуть не до рукоприкладства и частых протоколов. Казалось,
что если бы они встретились на нейтральной почве, то вцепились бы друг другу в
шевелюры..."
"..В Калуге, после пожара, начали спектакли в не отстроенном еще
театре, так к уборным 2-го этажа не было еще общей лестницы, а была
передвижная, вроде пожарной, переставлявшаяся на блочных колесиках от двери к
двери. Шла какая-то переводная трескучая драма, где героиня заканчивала монолог
словами: «Вот, наконец, я слышу топот коня и охотничий рожок. Это граф, да, это
мой милый граф... Вот он подходит». А за стеной раздался громогласный пьяный голос:
«Да черта с два придет твой граф, когда сволочи лестницу убрали!..»
Я сам был свидетелем в Александрийском театре, уже в революцию, как при
возобновлении «Идеального мужа» Оскара Уайльда, у которого точно указана дата:
«начало 90-х годов», Ю.М.Юрьев, игравший министра иностранных дел Англии сэра
Роберта Чильтерна, развалившись на канапе в своем кабинете, читал
«Ленинградскую правду». Я бросился в антракте на сцену к Н.В.Петрову с воплем:
«Что у Вас читает Юрий Михайлович?» – «А что, милый, что – газету». – «Да ведь
он «Правду» читает». – «Ну, кто на это обратит внимание». – «Да что Вы, –
говорю, – еще как...» Я сбегал в контору и принес им из информационного отдела
номер «Times», который и вручил Юрьеву, а «Правду» от греха забрал для более
соответственного употребления.
Опять скажут – чушь. Нет, это не чушь на так называемой «образцовой сцене».
Уже в 1926 году, при возобновлении в Мариинском театре «Пиковой дамы» с
декорациями и костюмами по эскизам Александра Бенуа – великого знатока стилей и
исторической архитектуры, – вдруг я узрел в сцене Зимней канавки водосточные
трубы с кадками на Эрмитажном театре. По окончании генеральной репетиции я
пошел на сцену в режиссерское управление и там застал еще А. Н. Бенуа. «Вот, –
говорю, – Александр Николаевич, маленькая ошибка вышла». – «Какая?» – «Да
трубы», – говорю. «Какие трубы?» – «Да железные, круглые, водосточные. В
екатерининскую эпоху их не было, и они впервые появились лишь в середине
царствования Александра I». – «А какие же были, mon cher ami?» – «Деревянные, –
говорю, – дощатые, квадратного сечения и без всяких кадок, да и то лишь на
дворцах и лучших домах». На другой день трубы были просто замазаны Шилдкнехтом,
исполнителем декораций. Это опять пустяк, но я-то наверное знал, что говорил,
ибо читал в архиве именной указ 1811 года о том, что «изобретенные ныне
мастером строительской дворцовой команды таким-то железные для стока дождевой
воды трубы устроить на здании Большого театра». Это, конечно, опять пустяк, но
не для Бенуа..."
|
